Юра, мама нас убьёт.
Я всё меняю. It settled.
Я разрисовываю ручкой Сашины сигареты. Но я по-прежнему не люблю фруктовые жвачки. Как и раньше. Я говорила тебе, помнишь?
Сестра ела семечки перед компом и теперь в клавиатуре между кнопками шелуха. Семечки я тоже не люблю.
Я не пошла на менеджмент. Препод—идиот. Немного.
Знаешь, у меня слабость ко всему неправильному. И слово «нельзя» мне как зайцу стоп-сигнал. Да, пожалуй, ты знаешь. Ты знаешь обо мне гораздо больше, чем другие.
С тобой хорошо молчать. Для многих людей показателем интереса является возможность поддержания беседы, но я ведь не люблю говорить.
Пожалуй, если ты попросишь составить список того, что мне нравится и того, что я не выношу, второй окажется в несколько раз длиннее.
Но я не знаю, как так получается.
Я стараюсь меньше задумываться о таких вещах.
Потому что если хоть раз крепко задуматься о жизни и вероятности нахождения в ней смысла, то легко прийти к выводу о том, что дальше так нельзя…
А ведь я даже не помню цвета твоих глаз…
Я разрисовываю ручкой Сашины сигареты. Но я по-прежнему не люблю фруктовые жвачки. Как и раньше. Я говорила тебе, помнишь?
Сестра ела семечки перед компом и теперь в клавиатуре между кнопками шелуха. Семечки я тоже не люблю.
Я не пошла на менеджмент. Препод—идиот. Немного.
Знаешь, у меня слабость ко всему неправильному. И слово «нельзя» мне как зайцу стоп-сигнал. Да, пожалуй, ты знаешь. Ты знаешь обо мне гораздо больше, чем другие.
С тобой хорошо молчать. Для многих людей показателем интереса является возможность поддержания беседы, но я ведь не люблю говорить.
Пожалуй, если ты попросишь составить список того, что мне нравится и того, что я не выношу, второй окажется в несколько раз длиннее.
Но я не знаю, как так получается.
Я стараюсь меньше задумываться о таких вещах.
Потому что если хоть раз крепко задуматься о жизни и вероятности нахождения в ней смысла, то легко прийти к выводу о том, что дальше так нельзя…
А ведь я даже не помню цвета твоих глаз…